казалось восковой маской, плавящейся в адском огне. Она тихо прочистила горло и сказала:

— Я живу с этим уже пять лет. Я тоже приехала сюда осенью… Не люблю охоту, но здешняя природа… Она умиротворяет. Это прекрасные места, прекрасные, несмотря ни на что… В тот вечер — со мной это тоже случилось вечером, на закате, я гуляла по берегу пруда… Знаете, Фигаро, тут у них есть лебеди — прекрасные белые лебеди, я их просто обожаю. Бросаю им хлеб, а они подплывают к самому берегу… — Она достала платок и промокнула покрасневшие глаза. — Но в тот вечер я не увидела ни одного. Зато увидела его.

Она вздрогнула.

— Он стоял на берегу — молодой парень в черном… Как там сказали Их Величество?‥ В трико? Я бы назвала это, скорее, комбинезоном. Длинные волосы перевязанные широкой черной лентой, прекрасные карие глаза… И свирель, эта проклятая свирель. Я тогда и подумать не могла, что передо мной призрак. Улыбнулась, поздоровалась, но он не ответил. Просто поднес свирель к губам и начал играть… И это было так ужасно и так прекрасно — все сразу — что я, кажется, потеряла на время сознание. Потому что когда я пришла в себя, его уже не было — только по воде плыла широкая черная лента…

Я вернулась в усадьбу. Почему-то мне стало не по себе, и я принялась паковать вещи, но было уже поздно уезжать в этот день. Я легла спать, но… Это был не сон, о нет, господин следователь. Это был кошмар, такой кошмар, о котором мне страшно даже говорить. Но я вынуждена переживать его каждую ночь. Каждую ночь! И я не знаю, на сколько меня еще хватит. Уже три месяца я думаю о самоубийстве и с каждым днем этот вариант кажется мне все более милосердным.

— Вы не хотите описать свои кошмары, Мари? — мягко спросил Фигаро, но она лишь отрицательно покачала головой.

— Ладно. Пусть будет так… Садитесь ближе к камину и выпейте, наконец — вы вся дрожите… Кто следующий?

Встал генерал. Он долго молчал, теребя свой орден и словно к чему-то прислушиваясь, а затем решительно сказал.

— Шесть лет назад. У меня все было весной, вот как сейчас. Я рыбачил — люблю рыбалку, особенно по утрам, до восхода. И у меня, кстати, клевало. Солнце уже почти встало, и тогда я увидел этот… Ну, призрак. Он стоял далеко — подробностей я не разглядел, но дудка у него была, это точно. Потому что он стал на ней играть, а потом пропал — как сквозь землю провалился.

— Вы… э-э-э… почувствовали что-нибудь, когда он играл?

— Почувствовал? — Генерал поджал губы. — Не знаю, но на душе стало как-то муторно, это да. Но ничего такого. Я знаю, что эти… ну, призраки… Что они пугают. Я видел в своей жизни парочку. Так там было похоже. Но ничего сверх того.

— Так, ясно. А потом?

— Да ничего. Рыбачил дальше. И все было в порядке. И еще месяца три все было в порядке, а потом… ух! Я, скажу вам, господин следователь, человек служивый, страхом обделенный. Нельзя в нашем деле бояться. Так в жизни я и не боюсь ничего, зато во снах… Во снах со мной такое творится, что хоть в петлю головой — тут мамзель Воронцова правильно сказала. Так  что ежели поможете, я за вас кому хошь глотку порву — вот этими руками… А, кстати, вопрос можно?

— Спрашивайте, конечно.

— Вы это… как его… магистр-колдун? Академик?

— Нет, — Фигаро удивился, — с чего вы взяли?

— Да так… — Штернберг нахмурился. — Думаю я просто: потяните вы этого дудельщика проклятого, али нет.

— Постараюсь. Но обещать ничего пока не могу. Моя квалификация, если что, отлов нашкодивших колдунишек средней руки и домовых… Разных, хм, размеров… Подробности снов расскажите?

Генерал смутился.

— И рассказал бы, а не могу, господин следователь! Оно ведь как — присяга у меня! Не могу некоторые вещи разглашать! А тут, во снах, как раз такая тема и подруливает — военная! Случай один у меня был… Эх, не могу! Присяга, подпись, военная тайна!‥ Вы уж извините, — потупился он, разводя руками, — служба.

— Ничего-ничего, господин генерал. Сами люди служивые, понимаем… — Фигаро что-то черкнул в блокнотике и поднял глаза. — Еще желающие есть?

Тогда со стула поднялся Клерамбо. Молодой человек замер на фоне камина, опустил голову на грудь, сложив руки в молитвенном жесте, а затем глухим голосом произнес:

— Это было осенью, десять лет тому назад. Я приехал в эти края насладиться одиночеством и, быть может, найти новые мелодии для моей лиры, но судьбе было угодно распорядиться иначе… Дождливым серым днем я прогуливался по холмам; мне было холодно и страшно в этой дикой пустыне. Я молил Судьбу даровать мне знак, уверивший меня в том, что моя Муза не покинула меня, но, должно быть, в тот день сам Дьявол перехватил мои мольбы на полпути к небесам. Потому что вскоре я встретил человека.

Он стоял на холме и явно ждал меня: юноша в черных одеждах, демон с горящим взором! — Клерамбо содрогнулся. — Он протянул ко мне руки и, похоже, хотел что-то сказать, но его мертвые уста не издали ни звука! Тогда он поднял свою дьявольскую свирель и… Силы небесные, моя душа разлетелась на тысячи мелких осколков! Все, кого я любил, все, кто ненавидел меня, явились ко мне и кричали: «Зачем?! Зачем ты сделал это с нами?! Все обиды, все зло, что я принес людям, казалось, сторицей возвращаются ко мне!‥ И с тех пор каждую ночь они настигают меня снова и снова, мучая и сминая мою душу! И потому я прошу, — нет! — я требую защиты!

— Угу. — Следователь кивнул. — А куда делся призрак?

— Что? — Клерамбо глупо посмотрел на Фигаро.

— Призрак. Куда он делся после того, как сыграл вам на свирели?

— Ну… Честно говоря, не помню, — сказал музыкант уже более человеческим тоном. — И в самом деле — не помню… Странно, да?

— Странно, стра-а-а-анно… — почти пропел Фигаро, делая очередную запись в блокноте. — Спасибо. Господин Рамбо?

— Рамбо и Клерамбо, право слово, — министр хохотнул. — Сладкая, блин, парочка… Зовите меня просто Алексис, хорошо?

— Без проблем, Алексис. Так